Баянистый баян, но мне смешно, ибо я дебил.
Монтер Федор влезает на столб, где вчера убило его друга монтера Степана, хватается за тот же провод и замертво вниз. Прозектор на всякий случай вскрывает в резиновых перчатках.
Жена по пьянке убила мужа. Сунула по ошибке нож не туда, а он и коньки отбросил. Похрипел немного, да и затих. И что теперь делать, ума не приложит. Допила невеликий остаток водки. Поспала чуток. Проснулась. А он, сука, никуда не девается. При жизни остоеб, так и сейчас, козел, куражится.
Нашла в скверике раздолбленного кулаками, каблуками и, наверняка, еще чем-то. Жизни минут на десять оставалось. Дотащила на себе. Еле выходила. Стали жить вместе. Через месяц, ближе к ночи — сердце дрогнуло, выскочила в тапочках — лежит, от земли почти неотличимый. И опять над ним тряслась, но жизнь только на три четверти вернула. А потом — опять. И еще раз — опять. На пятый раз, как только глаза открыл, так сразу же с тоской нечеловеческой: Зина, что же ты со мной делаешь-то? За что? Что же я тебе такого сделал-то, сука ты приблудная?!
И решила навсегда покончить с этим беспробудным пьянством, иссушившим всю ее душу, отчего уже лет двадцать жила озлобленной. Взяла три бутылки самой дрянной водки, хоть и говорили, что с такой этикеткой и одной достаточно.
Налила, своей рукой налила первый стакан, от чего он на мгновение занедоумел. Но тут же и выжрал. После второго разрумянился, скотина, завеселел и припетушился. После третьего набряк черной кровью, грозя парализоваться, чтобы потом за ним говны выносить. Потом бледнеть начал, но тут же сблевал. Скот, за жизнь как цепляется, — подумала и налила еще, не давая опомниться. И тут уж начал синеть потихоньку. Потом глаза вытаращил и какие-то несуразные слова внутри испуганно захрюкали. Ослеп, — поняла, — ослеп, паскуда. Когда начались конвульсии, пришлось уже силой вливать — в ничего не понимающего, ничего уже не чувствующего ни кожей, ни внутренностями, а лишь только запасным кусочком мозга, который для этого момента специально берег организм. И еще — последние полстакана.
Хрипнул негромко, упал на пол, глядя вдаль открытыми глазами. Взгляд постепенно трезвел.
Ну, теперь заживу, — сказала вслух, — теперь заживу, как человек, а не моль пальтовая.